– В Израиле, – продолжал он, – алеппские евреи услышали о прибытии «Короны» в страну. Они были удивлены и заявили, что я собирался продать «короны». Я жизнью рисковал, чтобы ее спасти, а вовсе не продать, и я сделал то, что мне было сказано, – отдал ее религиозному человеку. Я посоветовался с раввином Даяном, рассказал ему, что «короны» в Израиле. Он привел меня в синагогу, где хотел их хранить. Мне это место не понравилась, и я ему сказал, что мне было велено с ним посоветоваться, а не отдавать ему книги. И сказал, что уже отдал их господину Шрагаю.

В глазах алеппской общины действия Фахама были предательством. Один из старейшин общины, Меир Ланиадо, писал, что «этот бесчестный курьер господин Фахам», которому было велено отдать книгу Даяну, «предал тех, кто ему это поручил, и отдал ее в другие руки». Двадцать лет спустя Фахам записал эти устные воспоминания на пленку, и, хотя по сравнению с прежними показаниями, данными непосредственно после приезда в Израиль, они выглядят утрированными и недостоверными, в них сквозит искреннее переживание. Как он вспоминает, алеппские евреи «приводили на каждое заседание раввинского суда шесть или семь головорезов, чтобы меня запугать». А однажды, продолжал он, «в зал суда набилась куча отморозков, человек тридцать. Алеппский адвокат попросил меня повторить мои показания с начала до конца. Я ответил, что после всех избиений плохо себя чувствую, что у меня слабое зрение, никудышное здоровье, а меня вновь и вновь просят повторить то, что я уже много раз говорил. Чего вы от меня еще хотите?».

2. Религиозный человек

Когда Фахам закончил давать показания, в бой вступил адвокат алеппской общины. Первая серия вопросов была связана с желанием узнать, почемуответчик остановил свой выбор для передачи сокровища именно на Шрагае, главе Отдела Алии.

– Где вы впервые услышали о Шрагае? – допытывался адвокат.

– Я услышал о нем в Турции, в Стамбуле, в консульстве Израиля от человека по имени Пессель, – ответил Фахам. Пессель был израильским иммиграционным агентом, который встретил Фахама и уведомил свое начальство об отправке этого курьера в Израиль. Фахам рассказал, что провел в доме Песселя в Стамбуле два-три часа, и там они беседовали о «Короне».

– Сказали ли вам раввины, что вы можете делать с книгой все, что пожелаете?

– Они велели передать ее какому-нибудь религиозному человеку, а не делать с ней все, что мне заблагорассудится. Сказали только, что я должен посоветоваться с рабби Даяном и поступить так, как посчитаю правильным, – сказал Фахам.

Согласно этим показаниям, он действительно спросил у Даяна, что тот думает про главу Отдела Алии, и раввин подтвердил, что Шрагай человек религиозный.

– А если бы Даян высказал другое мнение?

– Если бы он не согласился с кандидатурой Шрагая, я все равно сделал бы то, что считал правильным. Я посоветовался с ним из уважения, – ответил Фахам.

– Сколько времени прошло между встречей с раввином и передачей манускрипта Шрагаю?

– Прошло два дня, – ответил Фахам, – между отправкой книг Шрагаю и моей встречей с рабби Даяном.

Иными словами, торговцу сырами было велено проконсультироваться с рабби, но он сделал это лишь через два дня после того, как передал «Корону» правительству. При дальнейших расспросах он также признает, что не ходил на встречу с Даяном, а, наоборот, Даян пришел к нему. Адвокат истцов явно делал успехи. В течение всех последующих недель он донимал Фахама вопросами.

Когда он отказался передать «Корону» Даяну, сказал торговец на следующем заседании суда, алеппская община стала утверждать, что он на этом деле нагрел руки. Фахам это отрицал.

– Я не устроился в Израиле ни с жильем, ни с работой, ни с чем-то другим, – заявил он. – Я занимаю у людей деньги, чтобы прокормиться. – Фахам сказал, что мог бы получить какую-то компенсацию от правительства, но намеренно этого не сделал. – Я не прошу ни о каких льготах, чтобы никто не говорил, будто я нажился на «Короне».

Фахам охотно поделился интересными сведениями.

– Я не только не нажился на этих книгах, – сообщил он суду, – но из-за них потерял более пяти тысяч фунтов, поскольку мой багаж подвергли тщательному досмотру. – Он имел в виду счет от таможенной службы, полученный им после прибытия в Хайфу.

Этот эпизод вызвал нескрываемый интерес алеппского адвоката, и он многократно возвращался к этому счету из таможни, который, как выяснилось, был аннулирован после вмешательства одного влиятельного друга.

– От господина Фахама потребовали уплаты пошлины за книги, но благодаря господину Шрагаю он от этой пошлины был освобожден, – сказал адвокат суду. Затем он намекнул на то, что Фахаму отплатили услугой за услугу: – Господин Фахам отдал книги господину Шрагаю на хранение. – В точку он не попал, но подступился к истине довольно близко.

Адвокат нащупал слабое звено в рассказе торговца.

– Вам было сказано передать «Корону» религиозному и богобоязненному человеку, – сказал он. – Почему же не самому раввину Даяну? Разве он не религиозный человек?

– Я нисколько не сомневался в том, что Даян настоящий раввин и человек религиозный, – вынужден был признать Фахам. И добавил: – Но ведь мне предоставили право решать самому.

– Разве в Израиле не было религиозных людей из Алеппо? – спросил адвокат.

– Я хорошо знаком с выходцами из Алеппо и знаю, что среди них в Израиле есть люди богобоязненные, и раввины, и мудрецы. И я знал, что большинство алеппских евреев в Израиле люди религиозные, – согласился Фахам. Но его решение, намекнул он, вызвало поддержку многих членов их общины. Когда он приехал в Израиль и поселился у сына, много алеппских евреев приходило их навещать, «и они говорили, что Шрагай человек религиозный и богобоязненный».

– Сколько из них сказало вам, что он человек религиозный? – спросил адвокат.

– Этого я не могу сказать, – ответил Фахам.

– А можете ли назвать их имена? – спросил адвокат.

– Приходило много народу, и я не помню, как кого звали, – сказал ответчик.

– И скольких же вы спрашивали?

– Я не помню, скольких я спросил про Шрагая, – ответил торговец.

– Неужели в Израиле, кроме Шрагая, нет религиозных людей?

– Я знаю, что в Израиле много других религиозных людей, но я с ними не знаком, – ответил Фахам.

Адвокат изменил тактику.

– Опишите нам снова свой приезд в Хайфу, – попросил он.

– Я прибыл в Израиль в понедельник, – сказал Фахам. – Я отдал «короны» Еврейскому агентству в порту Хайфы и велел переслать их Шрагаю.

– Как звали чиновника в порту?

Ответчик не знал.

– Получили ли вы расписку?

– Нет, – сказал Фахам.

Не исключено, что в этом месте адвокат выдержал паузу, чтобы ответ проник в сознание присутствующих. Вручить «Корону» президенту Израиля – это одно, но ведь Фахам отдал «Корону Алеппо» человеку, которого не знал даже по имени и который не дал ему взамен никакого документа.

– Сказали ли вы этому чиновнику, что перед тем, как отдать эти книги, вы должны посоветоваться с раввином Даяном?

– Нет, – сказал Фахам. – Я велел ему передать их Шрагаю.

– Но что же вас не устраивало в Даяне? – спросил адвокат, возобновляя прежнюю тактику. – Что вы имеете против него?

– Я не стану отвечать на этот вопрос. Есть вещи, которых я не буду касаться, чтобы не задеть честь рабби Даяна, – ответил торговец.

– Я прошу суд заставить ответчика открыть, что он имеет против рабби Даяна, – потребовал алеппский адвокат, повернувшись к трем судьям.

Его требование отклонили, но адвокат свое дело сделал. Он посеял сомнения в правдивости рассказа Фахама и побудил суд заподозрить наличие сговора, по принуждению или добровольного, между ответчиком и его новыми союзниками из израильского правительства.

Президент Бен-Цви на заседаниях суда не присутствовал, но пристально за ними следил. Показания Фахама безусловно вызывали озабоченность. Двадцать седьмого марта правительственный адвокат сообщил Бен-Цви, что два дня назад алеппский адвокат подверг торговца перекрестному допросу. Этот допрос, по его словам, «проходил в чрезвычайно напряженном тоне, но господин Фахам настаивал на своей версии, той, что была представлена Вашей чести в письменном виде». Тем не менее месяцем позже, после очередного заседания суда, тот же правительственный адвокат признал, что в словах ответчика «имеются противоречия». Фахам, как он выразился, «стал путаться в показаниях».